ЭЛЕГИЯ О ЖИЗНИ,
СМЕРТИ И ЛЮБВИ
Вот я и старше тебя, родная.
Носится ветер, листву сминая,
Дышащим тяжко большим конем.
Солнцу теперь – исподлобья зыркать.
Папину скрипку и бескозырку
Помнишь ли, плачешь ли ты о нем?
Вот он насвистывает и вертит
Чашку в руках, не заметив смерти,
Нарисовавшейся у дверей.
Кажется, только что мы расстались.
Тополь, накинувший снежный талес,
Мерно качается, как еврей,
Тихо молитву свою бормочет.
Страшно ему на пороге ночи –
Что, если шепот его – фигня?
Страшно и мне на пороге кухни.
Скоро напротив окно потухнет.
Любишь ли, помнишь ли ты меня?
Помнишь ли берег балтийский длинный,
Сизые волны, зонты, кабины
Пляжные, мяч волейбольный, гам,
Праздничных летних кафе скорлупки,
Помнишь зеленые наши юбки,
Ветром прилепленные к ногам?
Оредеж, красный его песчаник
Помнишь? На даче вздыхает чайник,
Скатерти краешек полосат,
Радиоточка, обрывок песни
Жалостной, где пастушок любезный
Мнется и все не идет плясать.
Мир раскурочен и снова создан
Наскоро. Тесно в окошке звездам,
Севшим, как птицы, на провода.
Не представляю тебя старухой,
Полной обидой, трухой, непрухой, -
Ты и не будешь ей никогда.
Время, как гунн, не тебя ограбит –
Образ твой накрепко смертью заперт,
Буквой затерян в снегу листа.
Ну, а меня разорят до нитки,
Зеркало впишет мои убытки
В тихую воду свою. Ну, да,
Горе сестры нашей – где ты, Шиллер,
Где ты, Шекспир, - океана шире
При расставании с красотой,
Будто с любимой своей дочуркой.
Трогай лицо мне ладонью чуткой,
Нежности полной, теперь – пустой.
Ты же нашла меня, как ацтеков,
Ты возводила меня, как церковь,
Ты же читала меня с листа:
Все, чего ты касалась руками,
Не оставляя камня на камне,
Рушит невидимая орда.
Я тебя старше, родная. Что же,
Мы поменялись местами. Кожа
Строк торопливых полна – и пусть.
Бог не увидит в метельной пыли –
Ты надо мной наклонишься, или
Я к тебе, маленькой, наклонюсь.